Когда мы начинаем осознавать, что принадлежим к большой стране? В детстве, когда смотрим на глобус или карту и замечаем, сколь велика Россия. И позже, когда понимаем, что из Москвы до Европы три часа лёту, а до Сахалина – десять. Но на Сахалине живёт всё тот же наш народ, а в Европе совсем другие люди. Рано или поздно такое осознание заставляет нас решаться на большие проекты. Сам масштаб места подразумевает их.

Россия – наш дом. Нам в нём хорошо, и он не нуждается в сравнениях. Но всё же нужно понимать, что в нашей стране такого особенного, за что её уважают думающие люди планеты, независимо от пропаганды и разного рода противостояний.

Огромная часть Евразийского континента заселена русскими людьми, начавшими её освоение из маленьких областей Европейской части материка. Без русской культуры, без нашей музыки и литературы мировая культура оскудела бы. Первый полёт человека в космос произошёл благодаря нашим инженерам и учёным. И – одно из наиболее значимых деяний – наша страна победила нацизм. Мы не идеальны, но нельзя не признать, что при большом количестве недостатков устройства нашего менталитета наш народ ставит себе грандиозные задачи и с честью справляется с ними.

Есть ещё одна вещь, которая нам, находящимся внутри страны, мало заметна. Это колоссальная живучесть. Есть что-то у нашего народа такое, что позволяет ему выживать в очень сложных условиях. Весь ХХ век для нас, если принять народ за единый организм, – это какая-то колоссальная ампутация. Но мы выжили и вновь становимся великой державой. Мы снова вносим вклад в мировую культуру и в развитие человечества.

Те, кому случалось быть в Соединённых Штатах в Рождество, конечно же, знают, что в это время там везде – в каждом магазине или культурном центре – из динамиков звучит музыка Чайковского «Щелкунчик». Она уже настолько традиционна и обыденна, что если обратить на это внимание рядового американца, то он не поверит. Скорее всего, рассмеявшись, назовёт это народной американской музыкой.

В Гватемале многие знают учёного Юрия Валентиновича Кнорозова, который расшифровал письменность народов майя (см. рис. 1).

Хотелось бы сопоставить различия России и Европы. У нас во всей стране однородный язык. В той же Европе на небольших расстояниях друг от друга страны сохранили свои языки. Можно сказать: как здорово, они сохранили богатство и многообразие культур. И это действительно здорово. Но с другой стороны, это говорит о ментальности и об отношении к чужому: «Вот за той горой уже чужие, и я не хочу их принимать в свои, не хочу пользоваться их словами, их традициями, их культурой». Такая внутренняя установка похожа на какую-то глубоко запрятанную ксенофобию.

Или другое: в Америке считается нормальным позвонить в полицию, если тебя обогнали как-то не так. Сказать: «По-моему, водитель едет в нетрезвом виде». После чего его могут остановить. Позвонивший чувствует себя вполне нормально – он послужил обществу. У нас это «стукачество» и донос. В детстве таких называют ябедами и предателями.

Рассмотрим религию. В протестантской религии богатство – это знак Бога. Богатый человек уже отмечен, избран. В православии совсем не так. Более того, по легенде, когда Владимир принимал решение о том, какую религию выбрать для Крещения Руси, одним из аргументов для него было то, что в православии милостыня поставлена на высокое место в ранге благодетельности. Во многом поэтому мы приняли именно православие.

Вблизи протестантских церквей нет нищих не потому, что их нет вообще. Да и у нас те нищие, которые сидят у церкви, часто не столь бедны. Но для нас это традиция: ты помолился и должен что-то дать бедному человеку, поделиться.

Отношение к людям тоже разное. На Западе, который мы называем Европой, ценится профессионализм. Человек – это то, что он делает. Важно, выдаёт ли он качественный продукт. Это главное. У нас же человек может не уметь ничего делать, но мы говорим: «Зато он душевный». То есть у нас человека воспринимают по всем параметрам сразу, а в Европе больше по тому, насколько он нужен. Вот он умеет делать что-то хорошо и этим представляет ценность для меня. Не будем сейчас судить, хорошо это или плохо, но можно заметить, что некоторый род профессионализма – тот самый, что у Акакия Акакиевича из «Шинели», умение хорошо писать, – быстро становится делом машин (см. рис. 3).